– Да кто там? Да иду, иду я. И так тороплюся, чичас открою. Вот ведь, до че дожила старуха. Раньше мешки, как подушки, таскала на себе, а чичас вот вишь как. Ну, заходите, заходите, – привычным движением руки хозяйка отодвинула щеколду.
Дощатая дверь распахнулась. Перед нами стояла пожилая женщина высокого роста, волосы аккуратно подстрижены. Опираясь на изогнутый сучковатый посох, она пыталась отдышаться. Каждый шаг ей давался с трудом, больные ноги не хотели слушаться.
Скромный интерьер деревенской избы легко вмещал в себя железную печку, стоящую посередине комнаты. В доме было тепло. Мы расположились у стола. Кот Семен, черный с белой грудкой, то ласково терся о руки хозяйки, то, мурлыкая, пытался «боднуть» ее. Лия Ивановна, привыкшая к ласковому другу, как будто и не замечала его.На минуту она задумалась, серые глаза наполнились грустью.
– Ох, девонька, жизнь-то как быстро прошла. Я ведь давно родилась, еще 23 ноября 1931 года, здесь же, в Яру. Все как во сне прошло, как и не живала.
Детство мое было не красно. Отец Иван Николаевич в сорок первом ушел на войну и не вернулся. У мамы нас много было, трое до меня умерли, да еще пятеро остались. Я старшая. Что такое старшая в большой семье, растолковывать не надо. Годы те для всех трудными были.
Лия Ивановна перечисляет основные вехи жизненного пути, я слушаю, и в моем воображении меняются одна за другой картины крестьянского быта и непосильно тяжелого ручного труда.
Вот девочка Лия в лапотках бежит в Красноярскую школу, где смогла закончить только четыре класса. Хотелось еще поучиться, но у ее мамы Марии Ивановны совсем не было средств на обучение детей, и Лия вынуждена наравне со взрослыми работать: пасти телят, овец, обдирая о камни и жнивье в кровь босые ноги.
Вот бригадир наряжает ее косить, но силы малы, ее ставят в звено со старушками. У тех мудрости и опыта не занимать, сильно-то не понукают, а где надо, поучат, подскажут. Сено сгребать первой ставят – валок потоньше, все полегче.
Крепко врезалась в память работа на ферме. Сколько Лие было тогда лет – 14, 15?
– Дали мне девять коров старых да шесть телок. Ох, уж как телок-то приучать – не раз наревешься. Потом потихоньку привыкли друг к дружке. Как сейчас перед глазами – дою одну, а остальные стоят, ждут своей очереди. Посыпку-то мололи далекуще от корпуса. А осенью, да и весной – грязь по колено, ноги вязнут. А на ногах лапти да портянки. Посыпку тащишь да думаешь: лишь бы оборки не оборвались. А не натаскать посыпки – молока нет. Сами и коровам корм косили, сами пасли еще и по ночам. Сколько-то годков так поробила и отпросилась в Воткинск. Устроилась на сельхозкомбинат, в вечерней школе 5-7 классы окончила. В 56-м посватал из Малков Василий Наумов. Пошла, хоть и не знала его вовсе. Вернулись в его Малки, потом переехали в Красный Яр. Опять пошла на ферму и уж до пенсии все коров доила.
Вырастили троих сыновей, допоили, докормили своих родителей. Сыновья и снохи помогают теперь мне: продуктов купят, дров принесут, в огороде, по хозяйству приберут.
Два года назад Лия Ивановна схоронила мужа. Он был хорошим трактористом, а затем работал на мельнице.
– Пыли-то сколько перехлебал, зайдешь, человека не видно, а он там с утра до ночи… Вот и заболел.
Лия Ивановна не жалуется на судьбу, что выпала на ее женскую долю, на тяжелую работу доярки, от которой болят день и ночь руки и ноги. Она и колодец со студеной водой, что под горой у фермы, где они с бабами полоскали лапти да портяночки, с улыбкой вспоминает. И нынешним дояркам, что в белых халатах и туфлях по корпусу ходят, не завидует, а радуется за них.
Ведь если бы не было таких тружениц, как Лия Ивановна Наумова, неизвестно, как бы мы жили сейчас.
Войти в почту
